На полпути к кухне я понимаю, что скрежещу зубами.
Вернувшись с едой для Верблюда, я обнаруживаю, что Уолтер ушел. Вскоре он появляется, неся в обеих руках по бутылке виски.
— Благослови тебя Господи, — клохчет перетащенный в угол Верблюд и тычет в Уолтера непослушной рукой. — Гдe ты, во имя всего святого, раздобыл это богатство?
— Да вот дружок из вагона-ресторана сделал мне одолжение. Я так подумал, что сегодня всем нам неплохо бы забыться.
— Ну, так не томи, — торопит Верблюд. — Брось трепаться и давай его сюда.
Мы с Уолтером одновременно бросаем на него свирепые взгляды.
Морщины на его посеревшем лице становятся еще глубже.
— Ну, вы сегодня просто два брюзги. В чем дело-то? Кто-то плюнул вам обоим в суп?
— На вот. Не обращай на него внимания, — говорит Уолтер и сует мне бутылку.
— Как это «не обращай на него внимания»? В мое время мальчиков учили уважать старших.
Вместо ответа Уолтер берет вторую бутылку и садится на корточки перед ним. Но когда Верблюд к ней тянется, Уолтер отдергивает руку.
— Э, нет, старина. Сейчас ты ее уронишь, и будет у нас брюзгой больше.
Он подносит бутылку к губам Верблюда и держит, пока тот делает с полдюжины глотков. Старик похож на грудничка, которого кормят из соски. Уолтер резко отворачивается и, прислонившись к стене, сам как следует прикладывается к бутылке.
— Эй, чего это ты? Не любишь виски? — спрашивает он, вытирая губы и указывая на мою бутылку — я так ее и не открыл.
— Почему, очень даже люблю. Послушай, у меня нет денег, и я не знаю, когда смогу тебе отдать и смогу ли вообще, но можно, я ее возьму?
— Так я ведь тебе ее и дал.
— Да нет… можно, я ее возьму кое для кого еще?
Уолтер бросает на меня быстрый взгляд. В уголках глаз у него намечаются морщинки.
— Для женщины, а?
— Нет.
— Врешь ведь.
— Нет, не вру.
— Ставлю пять баксов, что для женщины, — говорит он, отхлебывая еще глоток. Его кадык ходит туда-сюда, и коричневая жидкость спускается не меньше чем на дюйм. Просто удивительно, как быстро они с Верблюдом умудряются заглатывать спиртное!
— Она на самом деле женского пола.
— Ха! — хмыкает Уолтер. — Только не говори ей ничего такого в лицо. Кем бы она ни была, тебе она подходит больше, чем сам знаешь кто.
— Мне нужно загладить свою вину. Сегодня я ее здорово подвел.
До Уолтера внезапно доходит.
— А можно еще чуточку? — беспокоится Верблюд. — Он-то, может, и не хочет, а я вот хочу. Да нет, я не виню мальчика — что делать, раз уж ему хочется разнообразия. Молодость на то и дана. Бери, пока можешь, — так я всегда говорил. Вот-вот, бери, пока можешь. Даже если придется расплатиться пузырьком.
Улыбнувшись, Уолтер вновь подносит бутылку к губам Верблюда и дает ему несколько раз хорошенько отпить. Воткнув обратно пробку, он наклоняется и протягивает бутылку мне.
— Возьми и эту тоже. И передай ей, что я тоже сожалею. По правде сказать, очень сожалею.
— Эй! — кричит Верблюд. — Да разве же есть в мире такая женщина, что стоила бы двух бутылок виски? Как так можно?
Я поднимаюсь и рассовываю бутылки по карманам пиджака.
— Ну, как так можно? — взывает Верблюд. — Эй, это нечестно!
И все то время, пока я удаляюсь от вагона, меня преследуют его мольбы и причитания.
Стемнело, и в дальнем конце поезда, где едут артисты, уже начинаются вечеринки, в том числе, оказывается, и у Августа с Марленой. Я бы все равно не пошел, но отмечаю, что меня и не звали. Похоже, мы с Августом снова на ножах. А точнее, раз уж я возненавидел его больше, чем кого бы то ни было за всю свою жизнь, похоже, это я с ним на ножах.
Рози в самом конце зверинца, и я, привыкнув к тусклому свету, замечаю, что рядом с ней кто-то есть. Это Грег, с которым мы познакомились у капустной грядки.
— Эй! — окликаю я его, приближаясь.
Он оборачивается. В руках у него тюбик цинковой мази, которой он залечивает исколотую шкуру Рози. Только на этом боку у нее уже с две дюжины белых пятнышек.
— Ох ты боже… — выдыхаю я, глядя, как из-под цинковых заплаток сочится кровь.
Подняв на меня янтарные глаза с невероятно длинными ресницами, она моргает и издает вздох, сотрясающий все ее тело.
Меня захлестывает вина.
— Чего надо-то? — ворчит, не прекращая работы, Грет.
— Хотел взглянуть, как она.
— Ну что, видел? А теперь извини, — попытавшись от меня отделаться, он поворачивается обратно к Рози. — Nogе, - говорит он ей. — No, daj nogе.
Помедлив, слониха поднимает ногу и держит прямо перед собой. Грег встает на колени и втирает немного мази ей под мышку, прямо перед странной серой грудью, свисающей, слов-но у женщины.
— Jestes dobrа dziewczynkа, - он встает и закручивает тюбик с мазью. — Poldz nogе
Рози опускает ногу на землю.
— Masz, moja piеkna — говорит он, роясь в кармане. Рози с любопытством покачивает хоботом. Он вытаскивает мятный леденец, отряхивает и протягивает ей. Она ловко выхватывает конфетку из его пальцев и запихивает в рот.
Я потрясенно на них гляжу — должно быть, даже разинув рот. За две секунды в мозгу у меня проносится вся ее история: как она не хотела у нас выступать, как ходила когда-то с бродячим артистом, как воровала лимонад — и, наконец, как ее уводили подальше от грядки с капустой.
— Господи Иисусе, — растерянно говорю я.
— Что еще? — спрашивает Грег, поглаживая ее по хоботу.
— Она тебя понимает.
— Ну да, а что?
— Как это «ну да, а что»? Господи, да ты представляешь, что это означает?
— Стой, куда лезешь? — решительно встает между нами Грег, когда я приближаюсь к Рози.